Я вскочил с кресла и с громким криком схватил прекрасную вдову за руку.
— Слушайте! — вскричал я. — Да ведь это мое стихотворение!! Я его тогда же, помню, написал и показывал Фролову. Фролов пришел от него в неистовый восторг, просил даже переписать его…
Красавица побледнела, как бумага. Грудь ее вздымалась, подобно морской волне.
— Возможно ли это?
— Клянусь вам — это мои стихи.
Руки ее бессильно упали на колени.
— Что же… теперь делать?
Я заглянул ей в лицо и сказал:
— Первый ваш поцелуй принадлежал вору; отдайте второй — собственнику!
— Но ведь я целый год любила его за это стихотворение!
— В таком случае, — озабоченно сказал я, обнимая ее талию, — нам нужно как можно скорее наверстать этот украденный год!!
И эта честная женщина пожалела обворованного простака, и тихо улыбнулась ему, и поспешила согласиться с ним…
Громов сосредоточенно взглянул на меня и сказал:
— В этом отношении люди напоминают устриц.
— В каком отношении и почему устриц? — спросили мы: я и толстый Клинков.
— В отношении глупости. Настоящая, драгоценная, кристальная глупость так же редка в человеке, как жемчужина в устрице.
— Не рискованно ли: сравнивать глупость с жемчужиной? — спросил рассудительный Клинков.
— Не рискованно!! Вы знаете, я уже второй год культивирую около себя дурака. Что это за прелесть! Сущая жемчужина. Нужен был тщательный половой подбор, несколько поколений глупых людей, чтобы произвести на свет такое сокровище. Зовут его Петенька.
— У меня тоже есть свой дурак, — похвастался Клинков. — Он, вероятно, лучше твоего. Это самый веселый восторженный дурак в свете. Я познакомился с ним в одном доме шесть месяцев тому назад и с тех пор полюбил его, как сына. Он восхищается всем, что я говорю, и от самых серьезных слов хохочет, как сумасшедший. Этот человек считает меня самым тонким остряком. Когда я однажды при нем рассказал о землетрясении в Мессине, он перегнулся пополам от хохота. «Ах, ты ж, господи! — восклицал он, задыхаясь. — Только этот плутишка Клинков может так рассказывать курьезные вещи с серьезным лицом».
— Позвольте! — хлопнул себя ладонью по лбу молчавший до того Подходцев. — Да ведь и у меня есть дурак. Правда, он хитер, как дикарь, и скрывает свою глупость, как скупой рыцарь — золото. Но иногда она — эта глупость — блеснет нечаянно сквозь какую-нибудь прореху и озарит тогда своим сиянием весь мир! Он служит в таможне и зовут его Эрастом.
— Красивое имечко, — завистливо проворчал Клинков. — Моего зовут просто Феодосий.
— А у меня… Нет своего дурака, — печально вздохнул я. — Боже ты мой! У всех других есть дураки, все живут — люди как люди, — а я совершенно одинок. Громов, подари мне своего дурака.
— Ни за что в свете. Вот еще!
— Ну, на что он тебе? Ты другого найдешь.
— Нет, нет, — сухо сказал Громов. — Не будем говорить об этом.
— Клинков! — обратился я к толстому другу. — Продай мне своего веселого дурака. Я тебе отвалил бы не маленькие деньги.
— Попроси у Подходцева.
— Зарежьте вы меня прежде, чем я отдам вам его! — закричал Подходцев. — Если я лишусь его, я не перенесу этого. Я умру от горя.
— Самый лучший дурак — мой, — хвастливо засмеялся Громов. — Мой славный кристальный Петенька.
— Ну, нет, — возразил, пыхтя, Клинков. — Твой сдаст перед моим.
Подходцев самоуверенно засмеялся.
— Оба они, вероятно, ничто перед моим Эрастом. Я уверен, что ваши дураки и не дураки вовсе. Так просто, самозванцы. А мой — стоит только посмотреть на его лицо — и всякий скажет: «Да, это он!»
Все трое счастливцев закричали, заволновались, заспорили.
— Чего проще, господа, — пожал я плечами. — Устройте конкурс своих дураков. Чей дурак лучше — тот возьмет первый приз.
— Прекрасно! — воскликнул Подходцев.
Все благодарили меня, а Клинков даже поцеловал.
Конкурс решено было устроить в моей квартире. Так как я не имел своего дурака («обездурачен» — как определил мое положение Подходцев) — меня и выбрали в качестве жюри.
В тот же день я получил от Подходцева, Клинкова и Громова адреса Эраста, Феодосия и Петеньки, поехал к ним и, после недолгой беседы, получил от каждого определенное обещание посетить меня. Чтобы все три дурака могли заранее освоиться друг с другом, я утром в день конкурса собрал их в маленьком ресторанчике, где мы позавтракали и обменялись мнениями по разным вопросам жизни.
Все трое действительно оказались на редкость дураками — все здоровый, отборный, неимоверно глупый народ.
От часовой беседы с ними голова моя так распухла, что при возвращении домой шапку пришлось нести в руках.
К десяти часам вечера прихали все. Каждый приехал со своим дураком, подобно охотникам, которые являются к сборному пункту с собственной собакой на веревке…
Сразу же все прибывшие разбились на две группы: умные тихо шушукались в углу кабинета, а дураков я усадил за чайный стол и принялся энергично угощать чаем с коньяком.
Ко мне подкрался на цыпочках Подходцев с миной озабоченного родственника мертвеца, которого собираются отпевать, и шепнул:
— Ну, что ж… Можно начинать?
— Да. Я распоряжусь, чтобы дали закуску и вино.
Я ободрительно подмигнул насторожившимся дуракам и вышел из комнаты.
Подали ужин. Я посадил всех вразбивку: дурака между двумя умными и умного между двумя дураками. Мне же, как арбитру, пришлось сесть вне этого порядка.
Была минута напряженного молчания.
— Однако и жарко же здесь! — вздохнул Подходцев.